Помимо праздников, единых для всего православного мира - Рождества, Крещенья, Масленицы, Пасхи, Троицы и т. д. - каждая деревня справляла общие для всего прихода праздники, связанные с престолом церковного храма, к которому она относилась, и деревенские часовенные - заветные праздники 1: "Тут по приходам, по церквям [справляли праздники]. <...> По деревням роспределёно было" (Залес., Залесье, КЦНТК: 112-01). Такое распределение наиболее значимых дней православного календаря по приходам и деревням позволяло всему населению гармонично сочетать отдых и гуляния с трудовыми занятиями.

Закрытие церквей в 30-е годы повлекло за собой разложение этой некогда стройной праздничной системы. В большей степени разрушения коснулись общеприходских праздников, которые напрямую были связаны с закрывшимися храмами и в качестве важнейшего ритуального действа включали в себя церковную службу. 

Деревенские заветные праздники, которые народ считал "своими", "закадышными", оказались более жизнеустойчивыми. В настоящее время мало кто может поведать, откуда берет начало традиция отмечать тот или иной заветный праздник. В большинстве случаев рассказчики ссылаются на обычай. Но иногда они полагают, что в истоках этих праздников лежат случившиеся в старину засуха, падеж скотины, большой пожар или чудесное появление иконы: "Наверно он завечон от пожара этот Кузьмов день" (Залес., Избищи, КЦНТК: 116-03); "Такой праз[д]ник Соловецкии", <...> Их откуда-то, эти Соловецкии, принесло водой - икону. И вот и называли, што Соловецкии" (Уст., Софронцево, ОНМЦК: 004-24).

Заветные праздники справлялись даже в самые трудные для народа времена репрессий, войны, голода. Традиция эта была настолько сильна, что даже местные власти вынуждены были с нею считаться: "Летом праз[д]ник - любой праз[д]ник... Севодни праз[д]ник у нас в деревне - к нам собераютцы все. С обеда нас спускало начальс[т]во. Отробота[е]м, и спускало. Одеваемси, рядимси и идём. А по улице-то гармошок-то! Сколько этих людей-то! Толпам так и ходили всё" (Залес., Крутец, КЦНТК: 113-20). Заветные праздники отмечаются устюженскими старожилами вплоть до последнего времени, хотя и в крайне усеченном виде. Только современное критическое опустошение деревень, повлекшее за собой их полное исчезновение, оказалось способным нанести урон этой глубинной традиции.

Обязательным условием любого праздника был запрет на работу: "С иконой приезжали в деревню батюшки, и делаем заветной праз[д]ник, што в этот день никак не роботать. В Ильинскую пятницу. Ильин день - второва [августа], дак вот пятница [перед Ильиным днем]... И не роботали было. Хоть сколько роботы на поле, и не роботали некогда. Заветная пятница! Все боялись. С иконой батюшка приезжает <...> - водосвятной молебен служат. Было, вся деревня, все молодыи придутвсе <...> весь народ, все выходят" (Мод., Кортиха, ШТНК: 079-22). 

Молебен, предваряющий гулянье, был важнейшей составной частью престольных и заветных праздников 2. Не случайно в народе полагали, что и сам праздник в деревню "раньше батюшка привозил" (Мод., Красино, ШТНК: 078-05). Если церковь была недалеко, то праздничная служба могла проходить в ней, а затем священник шел в деревню и служил молебен уже там: "Кругом церкви с крёсным ходом ходили вокруг церкви <...> Вот ковда Кузьмодевьян - это не у нас [= в Модно], а в Слудах Кузьмодевьян... дак у нас отслужат здесь [в церкви] молебен, коров пропустят (ешшо пропускали коров...) - сначала лошадей, потом коров, потом овец. А потом уж отслужат молебен, отмолятцы и по[й]дут с иконой в Слуды, и там служат. Вот эдак было" (Мод., Модно, КЦНТК: 138-05).

Но чаще молебен совершался в деревенской часовне, а летом - на улице за деревней, на полях или в прогоне, через который выводили скотину на пастьбу: "Батюшко приезжал. В прогон там стол [поставят], жито в дуплёнку, свечок наставят и святой воды [принесут]. Коров прогоняют, и батюшко и крестит - молитву говорит и крестит, и крестит. А потом и пойдут пасть [= пасти]" (Мод., Слуды, ШТНК: 086-14); "Я жила... на краю. И всё мимо нашово дома проходили тут. Сначала идут мужчины. Батюшко тут. Чан освячон воды стоит, и батюшко всегда окропляёт. Сначала идёт мужчина с лошадью - лошадей ведёт под уз[д]цы?. <...> Идут, значит, из деревни, так и гонят вот сюда, на полянку. Сначала мужщины идут с коням. Потом идут коровушки, потом пастушки идут взаде. И всё батюшко их окропляёт. Теперь - овцы, свиньи, - всё, што живоё, всё-всё, было, проходило через Господа Бога и вот через их всё. Всё проходят" (Мод., Плотичье, КЦНТК: 135-13).

После освящения и выгона на пастьбу скотины священник служил молебны во дворах, предварительно вычищенных и застеленных чистой соломой: "А потом батюшко в каждой двор [заходит]. На двор поставишь стол, и эдак жо [= как и на общественном молебне, святит]. Батюшко приходит в каждой дом, в двор, и всё молитвы и читают, и поют. А потом к другому суседу, а потом к третьёму суседу. Вот так всю деревню обойдут с иконой - икона большая была. Потом эту икону девки берут и несут до богомольных ворот, а от богомольных ворот плотицькии [= из д. Плотичье] приходили девки, брали и уж на место в церкву приставляли" (Мод., Слуды, ШТНК: 086-14); "Вот у нас в Казанскуу ходили по деревне с иконам, служили на дворе. Вот... батюшко придёт... Ну, много народа иконы носят. Дак вот на дворе-то... скамейку поставишь там, да постелёшь скатёрку... на скамейку. Дак вот придут с иконам на дворе-то, и поп поёт" (Уст. Софронцево, ОНМЦК: 004-24).

Другим важнейшим условием праздника была его всеобщность. Не только общеприходской, но и деревенский праздник собирал к себе население со всей округи: "Вот у нас њсли Кузьмов [день] праз[д]ник, дак изо всех деревён ходят в деревню. Вот ковда было весело-то" (Залес., Избищи, КЦНТК: 111-37); "О-ой! Да столько было [народа], што и деревня вся спёрта, вот сколько народа было соберётцы! Гуляют робята, девки. С песням" (Залес., Б.Восное, КЦНТК: 111-42). 

Именно в силу этого объединения людей выделенный из календарного цикла и соотнесенный с определенной деревней день получал в народном сознании высший сакральный смысл и статус. Все пришедшие на праздник являлись его полноправными участниками. Хозяева же в этом сакральном хронотопе выделялись лишь тем, что выполняли функции принимающей стороны: "Каждый праздник - в другой деревне [= в разных деревнях справляли]. <...> Вот я там погуляю, там погуляю. Миня там, там пригласят. У миня гостей человек пятнадцать наберётцы, вот я их тоже приглашаю и их домой веду, угошшаю. Это в Ильин день" (Залес., Грязная Дуброва, КЦНТК: 114-02).

Несмотря на то, что обычай непосредственного гостевания распространялся только на родственников 3, хозяева праздника обязаны были принять всех его участников, даже малознакомых или совсем незнакомых людей 4. Поэтому в каждом крестьянском доме готовилось обильное угощение 5, впрочем, по своему составу мало отличающееся от обычной крестьянской пищи: "Рыба была - в латках нажарят, картошка тушёная, шши. Пероги были. Ватрушки пекли. С луком и с яйцами пекли, потом семё было - конопляноё такоё семё - тоже начиняли, пекли с семём пероги. И с рыбой пекли пероги" (Мод., Слуды, КЦНТК: 135-20). Пожалуй, относительным разнообразием отличались только пироги, которые пекли со всевозможными начинками: черникой, голубикой, клюквой, брусникой, морковью, капустой, творогом, грибами, рыбой, конопляным семенем.

Непременным угощением на праздничном деревенском гулянии было пиво 6: "Ой! Дак в Илью-ту было... - пиво варили. Беготни-то, дела-та!" (Уст., Софронцево, ОНМЦК: 004-24); "Пиво варили дома в печках в большиф русскиих. Ставили горшки - такии глиняные были большии, наверно, с ведро. И вот ставили: хто пять горшков, хто четыре, хто сколько мог" (Мод., Слуды, КЦНТК: 135-20). В силу обязательности присутствия и главенствующей роли на праздничном столе этого напитка, сами престольные и заветные праздники в народе нередко назывались пивными.

Пива могли варить и в каждом доме отдельно, и в складчину - на всю деревню. Помимо приготовления пива в печке, в специальных пивных горшках, в устюженских деревнях повсеместно сохранялся и другой архаичный способ варки - в больших деревянных чанах, стыровиках, в которые опускали раскаленные камни. По названию чана со вставленным в него деревянным штырём, этот способ варки назывался "стыром":

"Берут такую кадушку. В средине... - туда стыр [= штырь] вставляют - палку такую. Вот устанавливают эту кадушку на улице прямо. Туда засыпают солод из ржи сделанный. Из ржи. И ишшё чово подбавляли - и овса, и ячменя. (Всё это выростет. Когда выростёт, всё смелют. Получаетца... мука такая сладкая - вот это "солод" называетца). Этот солод засыпали туда [= в кадушку]. Потом засыпали туда мякины или чёво-нибудь такоё жёсткоё, штоб проходила вода. Ну, порубят соломки, соломки сверху [положат]. И ёно проходит сквозь это.

Затопляют баню... кидают камни в эту баню, и эти роскалённые камни в эту кадушку бросают. Там всё кипит вот так вот. Всё кипит, кипит, кипит. Покрывают эту кадушку чем-нибудь, материалом каким-нибудь - одеялом, например, или половиком. Ну вот, когда это всё установитца там, начинают сливать сусло. Подставляют под эту кадушку корыто либо ишо ш[т]о-нибудь такоё. И за этот стыр поднимают, ну, не совсем вытаскивают ево, а держат рукой. И туда льётце. Льётца сусло хорошоё, сладкоё, густоё.

Вот когда всё сольют, заливают второй раз кипятком. Это - второё пиво называетца. А то - первоё пиво. Ну, для хороших гостей, конешно, первова даёшь пива, а уж которы похуже гости, понахалистее, тем приносишь второва. 

Ну вот, это пиво, когда оно остынёт, не совсем, правда, а тёпленькоё такоё сделаетца, [в него] опускают хмель. (Хмель тоже сами ростили. У нас вот здесь было много-много хмеля, этот хмель мы всё использовали. В лесу собирали хмель). Не так много хмеля клали - полкилограмма (ведь оно сухоё, высохнёт, дак сухоё). И вот это пиво ходит, ну, примерно, наверно, сутки. Меньше. Пробуют ведь, как будет ходить. Если так пышно ходит, ну, хорошо [тогда раньше сливаешь]. Ну, он запенится, запенится, запенится... Ну, если к вечеру сделаёшь, дак утром можно сливать - ночь [ходит]. Вот это пиво сольют - через решато, штобы было чистенькое - в бочки. (Раньше не было битонов-то, бочки были деревянныи такии. Называтцы бу[д]ёт "пивная бочка"). Эта пивная бочка тоже устройства такова: отверстие сбоку, и оно залаживаетца... пробкой. А сверху тоже это - как дно. Только на этом дне отверстие такое. В это отверстие и заливают в бочку пиво. Заливают не полную, а то может взорватце. И это отверстие затыкают... деревянной пробкой. [Готовое пиво ставят] в кладовку либо в подпол. Ну, несколько бочёк, если много гостей придёт. И справляют праздник. А вина совсем мало пили" (Залес., Залесье, КЦНТК: 112-02).

О пиве - напитке скорее веселящем, чем пьянящем, пожилые рассказчики вспоминают с удовольствием. При этом они нередко сопоставляют традиционное гулянье с утратившими сакральные ориентиры современными "праздниками": "Мы сами гуляли в кажинной избе. <...> Пиво какоё варили да по три дни гуляли. Раньше-то едак не пьянствовали. Некак не было пьяныф. У нас в деревне праз[д]ник, дак из другой деревни придут... Да погуляют да и сидят" (Мод., Плотичье, ШТНК: 075-01); "Сичас-то веселятцэ христовые... Деньги ес[т]ь, дак каждой день веселитцы будут. А денёг нету, дак и так сидят... А раньше-то мы как жили? Роботали. Знали один праз[д]ничок. Если вот подходит праз[д]ник... так мы собераемся артелью - и у нас посидим, в другой дом перейдём. А потом опять как роботать примемси. И вино - пофиг нам вино!" (Мод., Попчиха, ШТНК: 083-33); "Пива варили. Пиво варили и гуляли. По очереди ходили по домам и гуляли. И к тибе погуляем, и к соседу там пойдём, ишшо к кому-нибудь, - все приглашали. Пива наварят много - стыровово. <...> Гуляли хорошо. И не то што напивались, не так напивались - пивко пили и женщины и мужшины. Выпьёшь маленько да и попляшошь и всяко - попляшошь и потонцуёшь. Песни пели" (Залес., Залесье, КЦНТК: 109-11). 

Дети в праздничном столовании взрослых, как правило, не участвовали: "Боже, упаси! за стол детей садить! Не бывало такова. [Они] гуляли, бегали, да и всё. Дети как дети - делали своё дело" (Мод., Попчиха, ШТНК: 083-27).

Если для взрослых основным праздничным действом было хождение по гостям и столование, то молодежь большую часть праздничного времени проводила на улице, гуляя по деревне своими "партиями" или "артелями" 7. Впереди такой "артели" шли парни с гармонистом, за ними в несколько рядов, взявшись под руки - девушки: "Артель [идёт] по улице. Гармонья вперёд идёт с робятам. Девки за робятам" (Мод., Плотичье, ШТНК: 075-02); "Парни идут наперёд, играют в гармошку, а девки там все, ухвативши там за руки - такой струной" (Никиф., Даниловское, КЦНТК: 090-13).

Проходка по деревне сопровождалась почти беспрерывным пением частушек (№№ 46, 49, 59): "Робята песни поют. Девки свои песни поют" (Мод., Плотичье, ШТНК: 075-02); "Девки идут вервой, за руки взявши, за гармошкой. А ребята так идут - вперёд идут с гармошкой... Робята запоют - свою песню поют ребята, а девки свою о[д]нну поют песню. Частушки только" (Залес., Крутец, КЦНТК: 113-20); "Парни идут впереди с гармошкой - парень там на гармошке играёт, девицы вот так под ручку берутца - ряд такой, и кто ково перепоёт. Парень песню запевает, потом девчонки на все голоса, тут все вместе поют групповую песню - там коротенькие песни, частушки, в обшем. Вот и гуляют" (Залес., Залесье, КЦНТК: 109-11).

Пройдясь таким образом несколько раз вдоль деревенской улицы, "партия" останавливалась где-нибудь на широком месте, обычно у какого-нибудь амбара, и молодежь устраивала пляски: "Гармошек-те! Гармошек-те! Так по улице всё и ходили. Остановимси у которова анбара, попляшём, перепляшёмся, потом опять дальше пойдём. К другому анбару пойдём. У другова анбара попляшём. Вот так всё и делали" (Мод., Слуды, ШТНК: 086-01); "Аж до утра в праздник гуляют девчата, молодёжь. Вот ходят по деревне, поют, поют, потом остановятца где-нибудь (Там обычно... кладовые были... где зерно принимали. Ну, там места много, где посидеть можно). Ну вот, кто сидит смотрит, кто - пляшет. Там не один кружок может [образуется] - в этом конце деревни [кружок], и в другом конце деревни кружок. И всё пляшут. Пляшут, пляшут. Тут уж не танцуют, тут всё пляшут" (Залес., Залесье, КЦНТК: 109-11).

Чинные шествия по деревне молодежи нередко являлись лишь своего рода прелюдией к жестокой драке, без которой не обходился фактически ни один праздник 8: "Вот в Покров всё было: или на Зване покойник, или в Страшине покойники. Всё драки-то были" (Никиф., Даниловское, КЦНТК: 089-27); "Было, такую драку сочинят, дак и чоловека убьют, вот какую драку сочинят" (Залес., Б.Восное, КЦНТК: 111-42); "Драки-то ужасныё были" (Мод., Плотичье, КЦНТК: 140-05). 

Драки завязывались между партиями парней из разных деревень, четко распределяющихся на "своих" и "чужих". Деревни одного прихода считались своими, и драки между партиями из этих деревень возникали крайне редко, и то только при условии отсутствия общего "врага" - ребят из деревень других приходов или из деревень, отделенных естественной границей - рекой 9: "Деревня на деревню [дрались]. Наши вот здесь, сельсоветские, мало это [дрались между собой]. Вот в Новгородскую [область] пойдут, там уже и дерутцы. Это уже Новгородская [область] рядом - три километра" (Залес., Асташкино, КЦНТК: 112-27); "Из-за Мологи ходили сюды гулять - там робята, девки. Да драк-то што было! Дак перебьют ково, насмерть убьют - вот чово было. Ой! Дак то[ль]ко треск шёлги <...> Робята-та дрались, дак и убивали в праздники-то! Убивали. Страх один был!" (Уст., Софронцево, ОНМЦК: 004-24). 

Нередко "чужие" и приходили на праздник специально для того, чтобы учинить драку 10. За их напускным весельем и бесшабашностью легко угадывался вызов, тем более, если проходка "партии" сопровождалась специальными песнями "под задор":

Где на нас да робята сердятцы - 
Туда да гулять идём,
Ой, или нас да, товарищ, зарежут,
Или мы ково убьём!
(Никол., Петрово, КЦНТК: 086-38)

Ой, наша маленькая шаечка - 
Ребята хороши, 
Ой, нашу маленькую да шаечку 
Не трожь, не вороши!
(Там же, КЦНТК: 086-40)

Давайте шаечка на шаечку,
Которая возьмёт!?
Наша маленькая шаечка
Большую загребёт.
(Дуб., Линева Дуброва, КЦНТК: 080-24)

Ой, ты играй да, гармошка наша, да
Мы чужую розорвём,
Ой, мы чужую-ту розорвём, да
Всё с своей гулять пойдём!
(Никол., Петрово, КЦНТК: 086-38)

Ты заигрывай, товарищ,
А я буду да запевать,
Ой, не пора нашим головушкам, да
В сырой да земле лёжать.
(Там же, КЦНТК: 086-54)

По деревёнке пройдём - 
Постукаём, побрїкаём,
Кто навстречу попадёт, 
Тому и нафигакаём.
(Мод., Плотичье, КЦНТК: 133-07, 09)

Ой, наша шайка да небольшая,
Кудрёватый атаман,
Эх, кудри ветром разбиваёт,
На ремне висит наган.
(Никол., Петрово, КЦНТК: 086-54)

Партии парней представляли собой относительно жестко организованные боевые дружины, обязательно имеющие в своем составе помимо гармониста еще и заводилу-атамана 11, которому партия беспрекословно подчинялась: "Был староста такой, наподобее... ну, позлее всех был, ну, он этим [ребятам] и руководил, и соберал: вот сёдни туда пойдём - там вот праз[д]ник такой-то, завтра в такую-то деревню по[й]дём. Тогда деревень-то было полно" (Залес., Асташкино, КЦНТК: 112-27). Атаман не только разрабатывал стратегию и тактику праздничного боя 12, определял в нем роль каждого бойца своей партии, но нередко и начинал его - бросал вызов противнику: "[Первым] кто похулиганистей, кто понатуристей идёт. Первой начинало, как говоритцы. Дратцы, дак он первой.

[Атаман идёт вперёд],
Мы ево помощники,
Атамана кто заденёт, 
Засверкают ножики.

<...> Он идёт в средине. Первый. [Партия идёт] - как гуси летят, вот так. Он как командир считаетцы - атаман. Он идёт первый. Он первый начинаёт, последний кончаёт" (Никол., Петрово, КЦНТК: 086-45, 46, 47). 

Уличные шествия молодежных партий перерастали в драку далеко не сразу: "Это ишшо перво гуляют все. Это уж под конец там роздерутца" (Никиф., Даниловское, КЦНТК: 090-14). На протяжении гулянья партии не просто выжидали наиболее подходящий момент для начала драки. Встречаясь с потенциальным противником, парни с помощью частушек осуществляли своеобразную "психологическую подготовку" и, одновременно, провоцируя противостоящую партию на драку, испытывали ее боевую готовность: "Там сначала встретятце, друг с другом песни попоют, в гармонь сыграют "Под драку" - кто ково. Первый раз прошли туда и обратно. А второй раз прошли, значит тут стычка" (Никол., Петрово, КЦНТК: 086-47); "Ну, слово за слово задевали - только бы чово бы задеть да найти [повод]. Да эть не то[ль]ко слово за слово - вот друг с дружкой встречаётци, и надо плечом-то толкнуть... А все идут уже начинивши, настороживши: у ково палка, у ково трос[т]ь, у ково чово" (Там же, КЦНТК: 086-47); "Кампания друг на дружку [идёт], ну, грудь в грудь встречаютцы. Которыи помоложе, те отстают, а которые покрепче, те уже всех забижают" (Залес., Асташкино, КЦНТК: 112-27). 

Частушки "под задор" играли определяющую для начала схватки роль, о чем свидетельствуют все без исключения рассказы: "Там гуляли и начинали петь песни под задор, там - шайка на шайку" (Залес., Крутец, КЦНТК: 113-20); "Под драку пели песни. [Поют] во весь голос. Всё роспевом таким" (Никиф., Даниловское, КЦНТК: 090-14); "А дрались как. Вот партия уходит в один конец, другая - с той [стороны деревни]. И идут, друг дружке поют песни - там в задор такии. И как соберутца, так драка" (Никиф., Даниловское, КЦНТК: 090-14); "Ой, выстроятцы чоло[ве]к двадцать, допустим, вот с нашой деревней - с песней идут. И те, с которыми уже намечаётцы драка - тоже в ряд идут, не то што в сторону, а так по деревне. Ну и попёр... Там песни напевают. Потом раз пройдут там - шикнут плечом, два - ну, лишь бы начать. А потом понеслось. Раза три-четыре пройдут так" (Залес., Грязная Дуброва, КЦНТКвстроятцы КЦНТКв?строятцы.

Сигналом к тому, что ситуация назрела, и конфликт готов разрешиться дракой, для всех гуляющих служила специальная игра гармониста - резкая, "с поддергом", как характеризует ее частушка:

Хромка с поддергом играёт - 
Где-нибудь да драка ес[т]ь
[Нае...ли атаману] - 
Полетел из рук обрез. 
(Никол., Петрово, КЦНТК: 086-54)

Основным оружием парней были тросточки - в старину деревянные, как правило, из вереса, в последнее время - железные, специально заранее выкованные в деревенской кузнице: "С тростями ходили. Вот такие трости - ходили. Трости железные. Вот этим тростям били друг друга" (Никол., Петрово, КЦНТК: 086-47); "Трости брали хорошии, железныи такии. И деревянны были, но большинс[т]во это брали железные. <....> Наподобие как костыль такой. А толщина тут хорошая - с палец это будет. Ручка сделана специяльная, загнута... А деревянная [трость] - берут это кол любой, хоть огороды [в]от есть такие - вырывают и пошёл" (Залес., Асташкино, КЦНТК: 112-27).

Почти обязательной принадлежностью любого парня, отправляющегося на гулянье, был нож, а иногда и маленький топорик, которые, впрочем, в драке применялись крайне редко. Помимо тросточек и ножей деревенские бойцы вооружались кастетами или привязанными на резинке и спрятанными в рукав гирьками: "Дак так дрались, што ужасно. Взрослые на праз[д]нике дак и ножикам... Ишшо касс[т]еты которыи носили. Дас[т] хорошо, дак и скула долой" (Никиф., Даниловское, КЦНТК: 090-14); "Ножи были. И гири были тоже - на резине дёржали" (Залес., Асташкино, КЦНТК: 112-27); "[Дрались всем], чо в руки попадёт. Кулакам. А то и кол. Ножи были, с ножам [ходили]. С топорам ходили раньше - спрятано в сапогах там, такии топорики маленькие с топорищицом" (Залес., Ярцево, КЦНТК: 115-25).

Основной задачей бойцов было изгнание противника из деревни, по сути, с праздника. И если партия предварительно не отрабатывала стратегию отступления и нового нападения, то на этом драка обычно заканчивалась. Конечно, изгнанные снова появлялись на празднике, но уже рассредоточенные в толпе гуляющих. Все пространство деревенской улицы принадлежало победителям, а нанесенные в драке обиды и увечья мгновенно забывались: "В гости даже позовут "на мировую"" (Залес., Грязная Дуброва, КЦНТК: 114-01).

Несмотря на отдельные утверждения, что праздник "гуляют целую неделю, пока не надоест" (Залес., Залесье, КЦНТК: 112-02), обычно он был ограничен трехдневным периодом, особенно это касалось летних праздников. На третий день праздника гостившие в деревне родственники разъезжались, а хозяева доедали и допивали остатки, угощали овсяными киселями и одаривали яйцами пришельцев из "иного мира" - ряженых: "Озорные были раньше, озорные. Было, праздник, дак уже на третьей день и рядятцы - женщины рядятцы в мужчину, мужчины рядятцы в женщчину. И пойдут по деревне - то яица сберают, то ишшо што-нибудь, то кисели. <...> Придут в деревню в ту, [где праздник], хозяйка ставит киселька, и все с о[д]нной чашки все хлёбают. Это наряжёные... На третьий день праздника... каждый праздник - хоть вот Онуфрей, хоть Покров был, Рожжос[т]во... Где как, а у нас всё на третьей день" (Мод., Плотичье, КЦНТК: 141-03).